Почему не в 1991-м? — Принцип коллективной ответственности и права человека — Психология конформизма — Люстрация как обмен — «Люстрация должна быть слепой» — Как символы прошлого блокируют развитие России — Доктрина «преемственности» и институт «преемничества» — Реабилитация против революции

Модераторы: Евгений Захаров (Украина) и Владимир Кара-Мурза (Россия)
 

«С утра я был на Майдане, и слово «люстрация» встречалось там на плакатах, листовках и наклейках едва ли не чаще других», — обозначил актуальность заявленной темы модератор дискуссии, российский журналист Владимир Кара-Мурза.

«Стартовые позиции» России были не хуже, чем у стран Восточной Европы и Балтии, в которых люстрации были проведены успешно; статья 18 закона «О реабилитации жертв политических репрессий», принятого в октябре 1991 года, предусматривала уголовную ответственность для бывших сотрудников карательных органов. Тем не менее у России «ничего не вышло»; страх перед «охотой на ведьм» оказался сильнее стремления к обновлению общества, и в 1999 году государство возглавил бывший сотрудник КГБ. «Люстрация — это не месть, а механизм защиты молодой демократии», напомнил модератор, пожелав украинскому обществу удачи на пути, который до сих пор так и не прошла Россия. 

Со своей стороны руководитель Харьковской правозащитной группы Евгений Захаров констатировал, что Украина после распада СССР не имела шансов провести своевременную люстрацию: независимость оказалась неожиданностью для общества, а демократическое движение было развито только на западе страны. Поэтому Майдан 2004 и 2013-2014 годов он предложил рассматривать как отложенную революцию.

В настоящее время в Верховную Раду внесены 4 законопроекта о люстрации, рассказал Захаров, соавтор одного из них; впрочем, перспективы этих инициатив украинский правозащитник характеризовал как призрачные. При этом сам он выступает за избирательную люстрацию: согласно Криминальному кодексу Украины, запрет на профессиональную деятельность относится к уголовным наказаниям, поэтому применяться может только по решению суда и в индивидуальном порядке.

С ним согласилась адвокат и член Общественной палаты России Елена Лукьянова: «любая ответственность индивидуальна», а значит, массовая люстрация — это нарушение прав человека.

Гражданский активист из Львова Тарас Плахтий сослался на классику социальной психологии — «стэнфордский эксперимент» американского исследователя Филипа Зимбардо, который наглядно продемонстрировал, как радикально способны меняться под влиянием среды ценности, убеждения и поведение индивида. Именно поэтому при глубинных демократических изменениях в обществе люстрация будет не нужна, верит Плахтий.

Российский политолог, бывший советник первого президента России Георгий Сатаров вспомнил, как в 1992 году на собрании активистов демократического движения в Москве зал скандировал: «Люстрация!» В ответ Борис Ельцин молча указал пальцем на себя. «Кого? Меня?» Люстрация в России была невозможна уже из-за массовости КПСС, сказал Сатаров: в партии состояло около 20 млн человек, и далеко не все вступали в нее по компрометирующим мотивам. «Люстрация — не цель, а метод», напомнил Сатаров; чтобы решиться на эту радикальную меру, общество должно иметь убедительный ответ на вопрос «зачем?». «Люстрация — это защита от реванша», — тут же ответил Владимир Кара-Мурза.

Депутат Госдумы России Илья Пономарев, полемизируя с Георгием Сатаровым и Еленой Лукьяновой, представил люстрацию как пакт между стремящимся к обновлению обществом и старыми элитами: бывшие чиновники отказываются от части своих гражданских прав в обмен на отмену уголовного преследования; люстрация — не «месть», а попытка прервать воспроизводство властной системы. Персональная мера вины и личные качества подлежащих люстрации аппаратчиков при этом не имеют никого значения: «хорошие “единороссы”» работают на систему, которая порочна в целом. Люстрация по определению «должна быть слепой».

Гражданский активист Дмитрий Алешковский, напомнив, что люстрация нужна не только Украине, но и России, сказал, что тотальное обновление государственного аппарата возможно лишь в условиях верховенства права; люстрация не должна опережать правовую реформу; в Грузии массовые увольнения полицейских начались лишь «в середине второго срока Саакашвили, а не сразу после Революции роз».

Российский историк и социолог Анатолий Голубовский говорил о символическом значении люстрации. Он сослался на прецедент Чили: в 2014 году судейский корпус страны публично извинился перед народом за неправосудные решения, вынесенные во времена диктатуры Аугусто Пиночета. Это был исключительно символический, но глубоко значимый для чилийского общества акт. В стране, куда «вернулся советский гимн», не может происходить развития; Россия усеяна символами прошлого, такими как Мавзолей Ленина; консервативная идеология «преемственности» и политическая практика «преемничества» взаимосвязаны; в таких условиях люстрация невозможна. Разорвать дурную преемственность в политической культуре — «отменить праздничный концерт в день милиции» — задача для России не менее важная, чем расследовать преступления авторитарного режима; обществу нужна не только люстрация, но и символы новых времен.

В стране, куда «вернулся советский гимн», не может происходить развития; Россия усеяна символами прошлого

Правозащитник, член правления общества «Мемориал» Александр Даниэль полагает, что возможность люстрации в России блокирована законом
«О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года, которым молодое государство де-факто признало себя правопреемником СССР.

«Реальная революция, то есть разрыв легитимности», не оставляла бы места такому акту. Даниэль участвовал в разработке исторического закона; «между реформами и революцией я выбрал реформы» и долгое время оставался «яростным противником» люстрации, в первую очередь из-за проблематичности документального доказательства вины конкретных соучастников преступлений режима, признал он. Впервые правозащитник изменил свое мнение в январе 1995 года, когда ехал по разрушенному Грозному. «Это мы сделали то, что происходит в Крыму и на востоке Украины», — закончил Даниэль.